Различие в образе жизни монахов

Писатели IV и V веков различают в Египте два рода иноческой жизни; одних иноков они называют анахоретами, других киновитами[1].

Анахоретами назывались те отшельники, которые, оставляя общество братии, поселялись в отдалении от всех, по временам получая пищу из монастыря или от какого-либо христолюбца. Иные из них удалялись в глубочайшую пустыню и проводили десятки лет, не видя лица человеческого. Они питались дикорастущею травою, для питья довольствовались иногда только небесною росою, которую собирали с камней или растений, часто они не имели одного определенного жилища, но переходили с места на место. Порою какой-нибудь инок или охотник встречал их по указанию Божию, чтобы отдать последний долг оканчивающему свое земное поприще труженику. Образец жизни таких отшельников представили Павел Фивейский и Онуфрий Великий. Предания старцев сохранили воспоминание о семи отшельниках, поселившихся около скита в глубокой пустыне. Они жили на значительном расстоянии один от другого и на воскресный день собирались вместе. Тогда каждый приносил, что мог достать съестное: плоды или травы или коренья, воду собирали они из росы, которая падала на растения и камни. По совершении молитвы и вкушении пищи они опять расходились на целую неделю[2].

Если отшельник удалялся с ведома братии какого-либо монастыря, то у отцев был обычай в начале его подвига посещать его, чтобы видеть, не подвергся ли он искушению, и если находили его в таком состоянии, то приводили в церковь, приготовляли таз с водою, молились за подвергшегося искушению, умывали в тазу руки, выливали воду на отшельника, и по молитвам братии он избавлялся от искушений[3].

Киновитами Кассиан называет тех, которые находятся под властию одного настоятеля и имеют общее имущество[4].

Как дело свободного произволения жизнь иноческая в своем начале не могла иметь определенного устава, подобного тому, какой выработался с течением времени. А потому различение монахов на анахоретов и киновитов не обнимает всего разнообразия иноческой жизни, в каком является она в первое время.

Поселившиеся около Антония вверили себя его духовному руководству, но это было чисто нравственное подчинение без всякого обязательного характера. Перенеся так много искушений в начале своей иноческой жизни, Антоний признавал нужду для новопоступающих иноков в духовном руководителе. Монах, говорил он, вполне должен полагаться на старца, если можно, даже в том, сколько ходить ему шагов или сколько пить капель в своей келлии, чтобы не погрешить как-нибудь и в этом[5]. Ибо справедливо один опытный старец говорил: если увидишь юношу, по своей воле восходящего на небо, удержи его за ноги и сбрось его оттуда; потому что это ему полезно[6]. Наблюдая за духовным состоянием своих учеников, Антоний не вводил общения имуществ между ними и не установлял общих правил для жизни. Строгий устав общежития введен был Пахомием в Тавенских монастырях и отсюда заимствован в некоторые монастыри Среднего и Нижнего Египта. Но большая часть иноков египетских до самого конца цветущего времени монашества в Египте в своей жизни более приближались к обычаям учеников Антония, нежели Тавенского общежития.

Желавшие, по примеру, указанному Антонием Великим, посвятить себя на исключительное служение Богу, удалялись из городов и селений в уединенные места и селились, где казалось удобным, и располагали время и занятия по своему благоусмотрению. Чаще, конечно, новоприходящие селились около какого-либо подвижника, уже опытного в духовной жизни, чтобы пользоваться его руководством и наставлениями, и таким образом ставили себя в отношение учеников к учителю. Естественно, что старец даже для собственного спокойствия принимал в сожительство с собою только после некоторого испытания характера нового пришельца и его способности к иноческой жизни. Отношения старца к его ученикам определялись не правилами какими-либо, но личными свойствами живущих вместе. Приходят двое юношей к Макарию Великому в скит. «Мы хотим остаться здесь», – говорят они. «Пойдите, делайте себе келлию, если можете», – отвечал Макарий, указав им на каменную скалу, где они должны были вырубить себе жилище. «Что здесь работают?» – спросили они. «Корзины», – отвечал Макарий и, указав, как плести плетенку и сшивать ее и где доставать пальмовых ветвей, дал им мешок сухарей, и нужные орудия; работу велел отдавать сторожам, которые за то будут приносить хлеб. Юноши знали, что монашество есть подвиг; они трудились и молились в своей келлии, по субботам и воскресным дням ходя в церковь для приобщения. Прошло три года, и юные иноки не приходили к Макарию просить других наставлений. Навестив их сам, он прозрел, что они созрели для будущей жизни[7]. «Сделай меня монахом», – сказал один ученик старцу. «Посмотри место, и сделаем тебе келлию», – отвечал старец[8]. Подле аввы Агафона жили два ученика его, и каждый совершал подвиг по своему усмотрению; старец только иногда посещал их[9]. Старцы не считали даже себя вправе давать приказания живущей с ними братии. Один брат спросил Пимена: «Со мною живут братья, дозволишь ли мне давать им приказания?» – «Нет! Ты сам сперва сделай дело, и если хотят они жить по-твоему, то увидят, что должно им делать». – «Но они сами желают, чтобы я давал им приказания». Старец отвечал: «Но ты будь примером, а не законодателем»[10]. Кроний и Феодор Фермейский также никогда не давали приказаний жившим с ним молодым монахам. «Разве я начальник киновии, – говорил Феодор Фермейский, – чтобы мне приказывать?

Если ученик хочет, то пусть делает то, что я делаю перед его глазами»[11].

Но другие иноки находились в полном послушании у своих старцев; они открывали свои помыслы[12], не делали ни шагу без воли старца; исполняли без рассуждения всякое приказание старца. Примеры подобного послушания многочисленны, не говоря о строгообщежительных монастырях, где воля настоятеля есть непреложное правило жизни.

Это разнообразие в условиях жизни иноков встречается не только между отдельными общинами, но и там, где почти вместе жили тысячи иноков. Палладий, сказав, что в Нитрийской горе живет до 5000 иноков, прибавляет, что они ведут различный образ жизни, так что можно там жить по одному, по двое и многим вместе. Главный пресвитер горы и, в особых случаях, собрание старцев делали иногда свои распоряжения, когда вызывали к тому общие нужды, но вообще на частную жизнь иноков этот надзор далеко не простирался, исключая случаи, подающие повод к общему соблазну. Так было и в Скитской пустыне.



[1] Cassian. de coen. inst. L. 5. P. 36; Collat 18. P. 4, 5; Hieron. Epist. 22 ad Evstoch.

[2] Rosw. Vit. P. 530.

[3] Rosw. L. V. P. 635.

[4] Cass. Collat. 18. P. 4. Coenobitae, qui in congregatione pariter consistentes unius Senioris iudicio gubernantur. Ib. P. 51. Ex communione consortii coenobitae, cellae que ac diversoria eorum coenobia vocarentur.

[5] Фот. Патер. С. 247 по переводу «Душеполезного чтения».

[6] Фот. Патер. С. 244.

[7] Дост. сказ, о подвиж. отцев. С. 151. Там, где, по нашему мнению, перевод Apophegm Patrum верен, мы будем ссылаться на русский перевод издания 1848 г., в других же случаях на греческий текст по изданию Котельера: Eccles. Graec. monum. Tom. 1.

[8] Дост. сказ. С. 87.

[9] Дост. сказ. С. 31, 32.

[10] Дост. сказ. С. 222.

[11] Там же. С. 94.

[12] Пафнутий два раза в месяц ходил открывать свои помыслы, живя от старцев в 12-ти милях (Дост. сказ. С. 236). Старцы говорили: «Ни о ком враг так не радуется, как о тех, которые не открывают своих помыслов» (Дост. сказ. С. 209).



Источник: Казанский П. С., История православного монашества на востоке, Паломник, 2000.

Возврат к списку


136