«Если я держусь молитвы – я на плаву»

Епископ Лидский и Сморгонский Порфирий
«Если я держусь молитвы – я на плаву»

Беседа с епископом Лидским и Сморгонским Порфирием, председателем Синодального отдела по делам монастырей и монашеству Белорусской Православной Церкви

– Владыка, как происходило Ваше становление в монашестве?

– Мое становление как монаха совершалось постепенно. Предшествовал этому осознанный и осмысленный приход к вере. Хотя я и вырос в благочестивой семье, ходил в храм, как и большинство тогда, на Пасху, глубокого понятия о вере у меня не было. Я задумывался о вечности, о смысле жизни. В период, когда я окончил институт, был такой эпизод. Однажды, можно сказать, случайно, хотя случайного ничего не бывает, я прочитал в газете, что Христос приходил на землю, что Он жил на земле, исцелял людей и пострадал на Кресте. И меня как человека, который искал подтверждения, научные факты, особенно впечатлило то, что существуют свидетельства Воскресения. Одно из них – Туринская плащаница. Когда осознаешь, что ты бессмертен, и жизнь земная – только подготовка к настоящей жизни, вечной – это открытие и серьезное потрясение.

Можно сказать, что осмысленное обретение веры было связано как бы с новым рождением. Я ощущал себя тогда самым счастливым человеком на земле, и это дало мне сильный импульс. Мир казался таким прекрасным! Я поверил в Бога осознанно, начал регулярно ходить в храм, прислуживать в алтаре, читать святоотеческие книги и в тот же год (1998-й) поступил в семинарию в Жировичах. Мне было 28 лет.

О монашестве я тогда еще не задумывался, но где-то на курсе третьем начал активно читать святителя Игнатия Брянчанинова, на одном дыхании прочитал все пять томов. Тогда я впервые почувствовал, что монашество – это тот путь, по которому я мог бы пойти. К старшим курсам чаша весов все более и более клонилась в сторону монашества, я стал больше читать других отцов. К окончанию семинарии я уже твердо знал, что мой путь – монашество, и поступил послушником в Жировичский монастырь.

– Вы изначально хотели остаться в Жировичах или у Вас были еще какие-то варианты?

– Я принял решение остаться в Жировичском монастыре еще и по той причине, что здесь у меня был духовник – архимандрит Феодосий (Повный), который мне очень помогал. Как у новоначального послушника, у меня были свои внутренние борения, искушения. Батюшка отличался любовью, добротой, прощением, его духовное руководство действовало на душу исцеляюще и вдохновляюще. Для меня, как, наверное, и для каждого, кто встает на этот путь, было важно, чтобы рядом находился такой человек, который бы помогал, поддерживал и укреплял на монашеском пути. Поэтому относительно выбора другой обители вопрос не стоял.

С какими сомнениями Вы сталкивались в начале монашеского пути?

– Сомневался я и размышлял, смогу или не смогу понести монашеский крест, когда был семинаристом. Когда же принял решение избрать монашеский путь, сомнений больше не возникало. Были трепет, горячее желание стать хорошим монахом.

– Поделитесь воспоминаниями о Вашем монашеском постриге. Очень хочется услышать от Вас вдохновительное слово.

– Постриг – это новое рождение человека, изменение внутреннего содержания. Поэтому и имя другое дается. Конечно, волнение и переживания были, когда духовник предложил принять постриг. Но, живя в монастыре, я старался следовать такой установке: ни на что не напрашиваться и ни от чего не отказываться. После пострига отец Феодосий сказал мне: «Ты был Олегом, а сейчас стал Порфирием. Вся твоя жизнь до пострига перед Богом находится в забвении. Ты сейчас начинаешь жить с новым именем и несешь ответственность перед Богом за свой осознанный выбор, так как никто тебя к этому не принуждал».

Я осознавал эту ответственность. Помню, после пострига стоял у иконы с крестом и чувствовал духовное обновление, перерождение, внутреннюю силу. Хотя изначально не настраивался, не ждал каких-то состояний. Я ни секунды не сожалению о выбранном пути: люблю монашество и в другом качестве себя не представляю.

Постриг – это очень волнующее событие. Умилительные песнопения… Братия… Недаром советуют день пострига почаще вспоминать. Особенно полезно перечитывать чин монашеского пострига, то есть то, что мы обещали Богу исполнить. Важно помнить, что монашество – это не только духовная радость, вдохновение, молитвенное настроение, но и состояния тяжелой борьбы, сухости, оставленности, усталости. Это все обязательно имеет место в жизни монаха. И, претерпевая эти трудности, мы делаемся более опытными, смиряемся, что очень важно, и становимся ближе к Богу.

На пути монаха порой встречаются такие искушения, которые человеку, далекому от этого образа жизни, даже представить себе трудно. Подобные тяжелые состояния попускаются, чтобы ты мог прийти к смирению, осознанию, что без помощи Божией ничего хорошего сделать не можешь. Нам очень важно понять свою духовную нищету.

– Смогли бы Вы немного описать эти состояния?

– Такие состояния многообразны, как много и разных видов искушений. Хотя, наверное, все же есть какая-то схема. Человеку дается благодать, он вдохновлен, но важно, чтобы он помнил, что будут и тяжелые периоды. Смотришь по братии – вначале человек ходит радостный, а потом вдруг поник. Мне кажется, что в монашестве очень важно понимать необходимость подобных периодов оставленности, духовной усталости, важно пережить это с пользой, стараться в это время не оставлять свое келейное правило, стоять в строю, не выбиваться из ритма монастырской жизни. Как бы ни было трудно, для меня индикатором всегда остается личная молитва. Если я держусь молитвы – я на плаву. Если у монаха этого нет, то его разносит во все стороны. Если монах не понимает, что именно молитва – центр его жизни, то он в принципе не понимает, зачем пришел в монастырь. Он тогда легко увлекается чем угодно: каким-то послушанием, садоводством, рыбоводством, чрезмерным общением, и тогда искушения уносят его в сторону от того пути, который должен вести его к цели – духовному совершенству и спасению души.

– То есть очень важно иметь личную связь с Богом?

– Конечно, очень важна наша личная связь с Богом. Очень не люблю слово «вычитывание» относительно келейного правила. Надо стараться так организовать свою жизнь, чтобы было время для личной, живой беседы с Богом, как у Христа с Богом Отцом.

И еще очень важно, чтобы участие в богослужениях не было механическим, не превращалось в привычку. В период послушнической жизни мне, например, очень не хватало рассудительности. Где-то больше сил и времени уходило на труды, но, тем не менее, я считаю, что если человек искренне подвизается, стремится, то Господь его выведет на правильный путь.

Мне очень близки размышления преподобного Паисия Святогорца, когда он призывал в своих поучениях трепетно относиться к новоначальным, предостерегая их от неправильного духовного руководства. Новоначальные склонны все абсолютизировать, видеть во всем какой-то символизм.

Здесь очень важна личность игумена или игуменьи, которые смотрели бы за братом или сестрой. Старец Паисий сначала был в одном монастыре, потом в другом… Что-то не складывалось… И он надорвал свое здоровье. Поэтому он советует, исходя из своего опыта, следить за своим состоянием, не только душевным, но и телесным.

Приведу пример. Когда я был иноком, кроме послушания в саду мне в нагрузку еще дали присматривать за собаками. И со временем я стал понимать, что с собаками уже не справляюсь. Я подошел к благочинному и сказал: «Батюшка, я уже чувствую безразличие к этим собакам». Он говорит: «Безразличие – это плохо, тебя надо освобождать от этого послушания».

Не нужно бояться говорить, когда есть какие-то проблемы, потому что некоторые скрывают свои состояния, загоняют себя и в результате теряют мир в душе, надрывают здоровье, молитва уходит. Важно, чтобы игумен следил за ситуацией. Конечно, когда монастыри большие, то бывает сложно уследить за всеми, поэтому самим нужно смотреть, чтобы оставалось время на личную, келейную молитву.

– Владыка, как бы Вы посоветовали поступать в следующей ситуации? Например, у брата или сестры в монастыре есть какая-то проблема, но он или она не решается рассказать об этом начальствующему, надеясь, что он сам все заметит и поймет. Как Вы думаете, нужно первым рассказать о своей проблеме или же ждать внимания старших? И вообще, как должны выстраиваться отношения игумен послушник?

– В любом случае нужно объясниться, все рассказать и не ждать, когда заметят, что ты уже выдохся. Мне известны случаи, когда по каким-то медицинским показаниям брату или сестре были противопоказаны те или иные послушания. Но они не говорили об этом начальствующим и, как следствие, надрывали свое здоровье. Это неправильно. Не нужно бояться говорить о том, что есть какая-то болезнь, какая-то проблема, не следует ждать, пока начальствующие догадаются сами.

– А если все-таки у человека произошло, как сейчас часто говорят, выгорание, теряется личная связь с Богом, нет внутренних сил, и покаянного порыва, и желания изменить свою жизнь – как тогда быть?

– Господь в любой момент может освежить наше духовное состояние, коснуться сердца – и тогда появится живое чувство Божьего присутствия. Главное, чтобы мы не разочаровывались, учились терпеть и не думали, что внутри ничего не изменится. Мы должны исполнять то, что должны исполнять, и верить, что все эти состояния у нас временные. Ведь нет какого-то застывшего самоощущения – одного на всю жизнь. Состояния приходят и уходят. Мы ни в коем случае не должны забывать, что если выгорание произошло (кстати, этот термин появился недавно), то, как говорил игумен монастыря Симонопетра отец Елисей, оно возникает из-за отсутствия домашней, келейной молитвы. Должно быть не вычитывание правила, а именно чувство, что Христос – это Личность. Нужно молиться: «Господи, оживи мое сердце!» Нужно просить. Господь нас любит и не оставит человека в тяжелом состоянии. От нас требуется терпение.

– Для чего посылаются такие состояния выгорания?

– Для нашей опытности. Мы не знаем, в каком состоянии нам лучше находиться, потому что, когда у нас благодать – мы летаем. И не замечаем, как появляется тщеславие, и мы уже начинаем поучать кого-то... А когда нас прихватило, мы делаемся более смиренными.

Задача дьявола – ввести человека в состояние нерадения. Мы должны быть сильными Христовыми воинами. То благо, которое Господь для нас уготовил в будущей жизни, не идет ни в какое сравнение с нашими внутренними трудностями и борениями.

– Я думаю, что эти борения возвращают человека в реальность. Господь таким образом призывает к живым отношениям с Ним...

– Безусловно. Без этих борений мы бы не почувствовали и не узнали чего-то другого. Не было бы стремления ощутить присутствие Божие.

– Где же искать это вдохновение? И искать ли его вообще? Может, просто жить – и все?

– Жить и стараться исполнять свои обязанности. И стремиться к Святой Чаше! Если мы достойно готовимся, то Причастие дает нам силы и оживляет. Конечно, слово духовника, игумена или игуменьи способно вдохновлять. Может, человек и не говорит чего-то нового, но, если он повторяет какие-то вещи, они нас подталкивают что-то осмысливать и освежать в своей памяти. Действительно, когда говорится о красоте монашеской жизни, разъясняются слова из Священного Писания, это вдохновляет и питает душу. А если у игумена нет дара слова, то пример жизни порой вдохновляет больше, чем какие-то речи.

Как сказал старец Алексий (Мандзирис) из Ксенофонта, Господь служил словом, но еще Он служил делом. К сожалению, очень часто дальше слова у нас дела не идут.

– Какие встречи на Афоне на Вас произвели наибольшее впечатление?

– Когда я трудился два месяца в монастыре Ватопед, я не заметил среди братьев даже повышения голоса... Вот это впечатляет! Такая кротость! Она говорит больше каких-то слов. Братья всегда стараются помочь друг другу. И конечно, впечатляет их внимание к паломникам. Туда едет так много людей, но они к каждому относятся с участием, любовью, открытостью. И, конечно же, впечатлила их любовь, по завету старца Иосифа, к Иисусовой молитве. Там все на этом построено. Попадаешь туда и сразу понимаешь, что здесь молитва и на послушаниях, и на трапезе – везде. Ты проникаешься этой молитвой, что тоже немаловажно. Конечно же, красота богослужений, Евхаристия – это все вкупе действует на душу. Но особенно меня впечатлила кротость братии. Конечно, это заслуга игумена. Если он видит проявление какой-то резкости, это наказывается.

Однако хочу отметить, что за время пребывания на Кипре у владыки Афанасия Лимассольского, я понял, что Афон – это не место, а образ жизни, дух. Он сумел создать у себя в епархии и мужские, и женские монастыри, где он является духовником. И там настоящий афонский дух. Это меня очень впечатлило. Я даже скажу больше – меня туда сейчас сильнее тянет, чем на Афон. Там все держится на личности владыки Афанасия. Он сумел создать такой монашеский микроклимат, который распространяется на его учеников.

Я это говорю к тому, что и у нас в Беларуси можно жить такой жизнью. У святителя Игнатия Брянчанинова говорится, что Афон – это не место, а образ жизни. Посмотришь на наших матушек-игумений, как они поднимали монастыри… Это их старание дорогого стоит. Сейчас часто игуменьи растут вместе со своими насельницами. Тем же грекам трудно понять, как у нас из руин все восстановилось. В 90-х годах в России было 20 монастырей, сейчас уже более девятисот. Мы верим и надеемся, что количество будет потихоньку переходить в качество. В этом нам помогают в том числе и такие события, как визит в Беларусь отца Алексия из афонского монастыря Ксенофонт.

– Какие болевые точки монашества Вы бы назвали? За что больше всего у Вас болит сердце?

– Если брать женское монашество, то это нехватка духовников. Это стратегическая проблема, которую так сразу и не решишь.

– Возможно, еще одной большой проблемой современного монашества является активная внешняя деятельность, которая забирает у человека силы...

– Работа никогда не закончится, поэтому нужно самим регулировать загрузку... Чем привлекателен образ Преподобного Сергия Радонежского? Что он своим подвигом хотел выразить? То, что назначение монашества – это все-таки удаление от мира, хотя он и ходил в Рязань к князьям, участвовал и в общественной жизни... Тем не менее, он хотел какого-то личного подвига, абсолютизма именно в общении с Богом. Хотел найти образ жизни отшельнический, поэтому и поселился в лесу.

– Хотелось бы поговорить о смирении. Но не как о добродетели, а как о направленном действии. Как говорила моя знакомая монахиня, очень важно, ругая, или «смиряя» человека, давать после этого направление движения, а не оставлять с вынесенным приговором. Тогда человек не обижается и двигается дальше. А так это проходит зачастую очень болезненно.

– Нужно быть очень осторожными, потому что современный человек слаб, он может просто замкнуться. Это трудный момент. Игумен или игуменья должны хорошо знать человека, его психику, какие-то личные травмы. В наше время слово «смирять», мне кажется, утратило актуальность. Прежде чем проводить какие-то духовные эксперименты, надо самому смириться. В этом смысле мне очень близок архимандрит Софроний (Сахаров), который относился ко всем с такой добротой и любовью, что люди от этого раскрывались.

– Случается, что, живя в монастыре, человек сталкивается с депрессией или какими-то другими психическими проблемами. Приходится пить таблетки. Но в такой ситуации можно услышать: «Какая депрессия, какой психолог?.. Ты же в монастыре… Есть Исповедь и Причастие…» Каково Ваше мнение на этот счет?

– Если человек болен и ему надо принимать таблетки, то делать это необходимо.

– А как Вы относитесь к психологам?

– Я хочу привести слова одного игумена, с которыми я согласен. Нужно быть осторожным с психологами. Если это православный психолог, и Вы его хорошо знаете, то можно у него консультироваться. Но, к сожалению, психологи, которые не понимают некоторые явления духовной жизни, могут навредить человеку.

Есть один пример, когда у одного молодого человека на уровне помыслов были гомосексуальные наклонности. Он это рассказал психологу, а тот сказал: ты такой. Потом этот парень приехал на Святую Гору, исповедался, и все стало на свои места. Теперь у него все нормально, он имеет семью. Поэтому, если психолог не понимает тонкостей на уровне помыслов, то он вряд ли способен помочь.

Тот же архимандрит Киприан (Керн) советует священнослужителям изучать психологию, чтобы лучше понимать некоторые моменты, отличить грех от болезни, от психического нарушения.

– Трудно быть монахом и епископом?

– Это нелегко. Но я всегда любил молиться, и это помогает мне держать себя в духовном тонусе. Еще меня очень поддерживает общение с монашествующими. Мне приходится посещать разные монастыри, служить там, поэтому я нахожусь в своей среде. Однако, как сказал старец Фаддей, «где я, там и монастырь». Понимаете? Монастырь – это не стены, а человек, от которого все зависит. Можно и на Афоне рыбу ловить, а можно и здесь, в большом городе, жить в присутствии Божием. Тут уже все зависит от нашего выбора, произволения. Есть два определения монашества. Одно мы все знаем: монашество – это мученичество. А у оптинских старцев монашество – это блаженство. Знаете, я за сочетание этих определений, за середину. Я считаю, что если ты стал монахом, то должен понимать, что не от одежд монашеских все зависит, а от внутреннего состояния, работы над собой. Ну и, безусловно, нужно благодарить Бога за то, что Он тебя выбрал, заметил. Он тебя, можно сказать, обнял и прижал к Себе, и ты должен ответить на это объятие. Нам нужно говорить: «Благодарю тебя Господи, я буду стараться. Благодарю тебя, что Ты меня выбрал и привел в этот рай». А мы на Его любовь отвечаем малодушием, унынием, ропотом, недовольством…Нужно всегда помнить, что время – это всего лишь вспышка. Нам дана уникальная возможность приготовить свою душу к встрече с Богом. Вечность зарабатывается нашим смирением, осознанием того, что без Бога мы ничто.

Старец Иосиф Исихаст в «Изложении монашеского опыта» часто употребляет слово «глина» относительно человеческого естества. Когда я еще не был монахом, это слово как-то мною не воспринималось. А сейчас, когда я несу административные послушания, я стал его понимать. Мы только орудия, через которые Бог может действовать. Если у нас хоть малейший помысел возникает, что мы что-то значим, то Господь обязательно попустит какое-то падение – для нашего смирения.

Беседовала инокиня Иоанна (Панкова)

22.08.2017

Источник: сайт Свято-Елисаветинского монастыря

154