Монахиня Илария (Зайцева): «В монастырь — за послушание»

Каждая сестра приходит в монастырь своим уникальным и неповторимым путем. Кто-то принимает решение быстро, кто-то двигается долго, как марафонец на длинной дистанции. «Указатели» на этом пути — люди, встречи, события. Через них человек старается увидеть волю Божию о себе и проверяет свое решение, прежде чем переступить порог монашеской кельи. В обновленной рубрике «Монашество» сайт Елисаветинского женского монастыря в городе Минске продолжает публиковать истории прихода в монашество и монастырь сестер обители. Сегодня рассказом о своем пути делится монахиня Илария (Зайцева).

— Я родилась в России, в городе Мичуринске Тамбовской области. Про мою маму можно сказать, что она чистокровная россиянка. Все ее родственники проживают в России — в Мичуринске, Рыбинске, Ярославле… А папа родился в Беларуси, и, когда мне был годик, мы переехали в Могилев, где я провела первые 15 лет своей жизни.

Верующей я была с детства, сколько себя помню. Это прививалось в семье: мама верила в Бога, с папой было сложнее — он больше верил в душе, но все-таки верил.

Была семейная традиция — раз в год мы обязательно причащались, когда ездили в Россию. Сын крестной моих двоюродных брата и сестры был священником, и бывало, мы ходили на службы в храм, а бывало — к ним в дом «на кисель». Конечно, «киселя» никакого не было — просто так называлось, когда люди молились и совершали службу на дому. Иногда мои родственники из России приезжали к нам летом, тогда мы все причащались в Могилеве.

Таким образом, о Боге я знала всегда. Но мама в детстве мне говорила: «Никому об этом не говори». Я тогда недоумевала: почему о плохом можно говорить, а о хорошем нельзя; не знала, что в советском обществе о Боге открыто говорить было опасно.

Семья

С пяти лет я профессионально занималась танцами в образцовом хореографическом ансамбле «Калейдоскоп». Мы танцевали абсолютно всё: народные танцы, бальные, эстрадные. Участвовали в конкурсах, сначала в Беларуси, а после падения «железного занавеса» ездили в Польшу. Были во Влоцлавеке, в Любень-Куявском. Учась в университете, я вошла в команду сборной университета по спортивной аэробике.

В 16 лет я уехала в Минск поступать в лингвистический университет. Это был 1996 год. Группы были маленькие — 8–12 человек, все друг друга хорошо знали, и у нас была самая дружная группа на потоке. Однако на пути в монастырь я не избежала искушений. На первом курсе я жила на квартире у своей двоюродной бабушки. Она была баптисткой и звала меня к себе на собрания. Кроме этого, у нас в группе была студентка-католичка. И получилось, что я сама крещена в Православии, хожу в православный храм, а тут вдруг со всех сторон начинают утверждать: «У нас истина!» Бабушка говорит свое, девочка убеждает, что истина в католичестве…

Еще вдруг появился старый знакомый, который также начал приглашать к себе в церковь. Выяснилось, что он попал к сектантам. Один раз я решилась туда пойти, взяв с собой одногруппницу. Каким-то образом члены секты поняли, что нас не так просто обработать, и за нас взялись их руководители. Дошло до того, что я уже была готова принять их «крещение» — «крестили» они на квартире в ванной. Конечно, ни о каком присутствии Божием речь не шла, хотя они называли себя христианами. Меня спасло то, что я в очередной раз поехала домой к родителям в Могилев и всё рассказала. Тут вмешалась мама, твердо сказав: «Я — против». Несмотря на своенравность, в этот раз я почему-то послушалась. А через некоторое время нас оставили в покое. Может быть, за молитвы родителей.

Со второго курса я уже жила в общежитии. Получилось так, что я училась в одной группе с Ириной, девочкой, которая была сестрой милосердия в сестричестве при Свято-Елисаветинском монастыре. Она уехала в Минск и поступила, собственно, для того, чтобы ходить в храм, — дома с этим были проблемы. И благодаря ее молитвам я попала в монастырь, познакомилась с отцом Андреем Лемешонком — духовником нашего монастыря.

В первый раз, когда мы приехали на службу, было начало строительства: в Никольском храме не было пола, зима… Это был, наверное, 1998 год. Мы стояли на деревянных поддонах, чтобы ноги не примерзали к земле. Как же мне невыносимо было стоять! Вышла размяться и не могла понять, в какую сторону иду. Дошла до психоневрологического интерната и спрашиваю: «Как мне вернуться назад в монастырь?»

В университете у нас сложилась своя компания — две девушки из Польши, Магдалина и Екатерина (будущие монахини нашего монастыря — Магдалина и Афанасия), Ира, я и еще несколько человек. Мы жили вместе в общежитии небольшой общинкой. И у нас уже установился свой, особенный тип отношений. Например, мы перешли от празднования светских праздников на церковный календарь. Давали друг другу послушания, говорили: «Сделай за послушание то и то», — и с радостью выполняли. Интересно, что мы относились к этому очень серьезно, как будто уже готовились к будущей взрослой, а кто-то и к монашеской жизни.

Где-то со второго курса я начала поститься. Но, когда приезжала перед постом к родителям, мама собирала мне целую сумку молочных продуктов. Так получалось, что первые две недели поста я доедала всё, что давала мама. Потом задумалась: «Что же это такое?! Особенно в Великий пост — самое строгое время, а я ем скоромное». И в очередной раз, когда мама собрала мне продукты, я сказала: «Нет, не возьму». И не взяла. Подумала: надо проявить твердость, и следующего раза уже не должно быть.

Благодаря моей сокурснице Ирине я стала сестрой милосердия. Сначала у меня были сомнения — идти или не идти в сестричество. В конце концов я подумала: пойду и спрошу у батюшки (духовника монастыря отца Андрея Лемешонка). А он меня тогда подвел к монахине Евпраксии (в те годы она была старшей сестрой по психиатрической больнице в Новинках) и сказал: «Ну, давай попробуем ее в отделении». Таким образом я начала ходить в 10-е отделение, которое только открылось. Это было женское отделение, там лечилось больше 40 человек, среди которых были пациенты с булимией — молодые девочки.

В первый раз, когда я пришла в отделение, был ужин. И чтобы я не мешала, медперсонал меня закрыл в комнате реабилитации на ключ. Я жду 5 минут, 10, 15, слышу, что ужин закончился — и ничего поделать не могу. А люди уже знали, что пришла сестра милосердия, и сами подошли к двери, стали стучаться, требовать у медперсонала, чтобы меня выпустили. Так состоялась наша первая встреча. С Божией помощью общение с больными наладилось. Было удивительно, что больные принимали мое слово. Я говорить не умею, и каждый раз, когда шла в отделение, просила, чтобы Бог дал слово. И Бог действовал. В отделение я отходила восемь лет: два года, пока была в сестричестве, и потом еще шесть лет, уже будучи в монастыре.

Сразу после окончания учебы я успела поработать в строительной компании переводчиком турецкого языка. Это была фирма, которая реконструировала гостиницу «Минск». Я и в Турцию после третьего курса ездила. Таких специалистов с турецким языком тогда не было, и это была гарантия трудоустройства, высокооплачиваемой работы. Работу переводчика я совмещала с посещением больницы в Новинках — с самого утра шла на работу, а вечером в свое 10-е отделение и дополнительно заменяла сестер милосердия, которые уходили в отпуск летом, еще в двух отделениях.

Однажды мы с Ирой разговаривали про пути жизни, кому что интересно, близко. Я сказала, что мне близко или замужество, или пустынножительство. Она так серьезно посмотрела и говорит: «Знаешь, пустынножительство — это нужно в пустыньке самому себе построить келью…» Я подумала и поняла, что мне не хватит сил самой это сделать, а в пустыне еще дикие звери могут быть — я, наверное, не смогу. Сейчас даже немножко смешно это вспоминать…

А про общежительное монашество как жизненный путь я не думала. Потом я прочитала житие преподобного Сергия Радонежского и его родителей, преподобных Кирилла и Марии, и подумала: «Может быть, когда внуков выращу, с мужем тоже пойду в монастырь».

Придя в сестричество, посещая монастырь, я видела, что первые сестры, избравшие монашеский путь, жили в маленькой сторожке, и полным ходом шла стройка. Каждый раз, когда приезжала на послушание, думала: «Как эти сестры живут на стройке? Это же невозможно!» В тот момент я поставила жирный крест на монашестве в своей жизни.

Сестричество, 2000 г.

Когда я преподавала в воскресной школе в монастыре, мы как-то поехали в паломническую поездку в Полоцкий монастырь. Вернувшись, я призналась маме: «Нет, я не смогу так жить». В тот момент я поняла, что в монастыре очень важно послушание, а я всегда была старшей, ребенком была непослушным, всё решала сама, в 16 лет вообще уехала из дома, в университете была старостой группы все годы. Я понимала, что монашество — не совсем мой путь, но время от времени спрашивала у батюшки, какой жизненный путь выбрать. В тот момент во мне созрела решимость жить не так, как я хочу, а как Бог хочет. Это был уже пятый курс, 2000 год.

Вообще, про избрание жизненного пути у батюшки я спрашивала трижды, но никогда не конкретизировала, что имела в виду. Быть может, батюшка думал, что я спрашиваю про монашество, — я не уточняла. На третий раз неожиданно батюшка сказал: «Давай попробуем монастырь». Получается, в монастырь я пошла за послушание — у меня ни решения, ни желания не было. Но в тот момент, когда он сказал это, появилось такое необычное ощущение: каждой клеточкой своего существа, на всех уровнях — физическом, душевном, духовном, — я ощущала, что это Божия воля. У меня не было никаких сомнений. И когда бывают сложные периоды жизни, я вспоминаю это чувство, вспоминаю, что 20 лет назад я искала Божией воли и хотела жить по Богу, так, как Он хочет, а не так, как я хочу.

Мама меня сразу благословила, папа изначально был против, но впоследствии принял мой уход. С работы меня тоже не отпускали сразу (на тот момент я преподавала английский язык в 64-й лингвистической гимназии г. Минска). Я еще целый месяц в труднической одежде ездила преподавать, но в конце концов директор гимназии подписала мое заявление об уходе. Это был 2002 год. Меня заселили в келью, и две недели у меня не было никакого послушания, я просто ходила на службы, напитывалась монастырским духом. Вот таким образом я пришла в монастырь.

На сегодняшний день я отдаю себе отчет, что совершенно не отказалась от своего ветхого человека. Но я вижу по своей жизни, что Бог всем дает «последний шанс». Все послушания, которые я несла в монастыре, я исполняла с радостью и любовью. И у меня есть надежда, что Бог меня не оставит. Она покрывает всё. Эта надежда и есть свет…

Монашеский постриг, слева-направо: мон. София (Демьянова), мон. Илария (Зайцева), мон. Дария (Альховик)

С восточными сладостями и травами

Монахиня Илария с матушкой Людмилой Лемешонок и врачом Татьяной Владимировной

Игумения Дария (Альховик) и монахиня Илария

Источник: сайт Елисаветинского монастыря